У Британии есть постоянный интерес к открытым морским путям. Мы живем на множестве островов и зависим от постоянного потока контейнеров через Феликсстоу, Гримсби, Белфаст, Саутгемптон и Ливерпуль. У нас также есть постоянный интерес к принципу, согласно которому границы не должны изменяться силой.
Это краткий ответ тем, кто спрашивает, почему мы направили судно Королевского флота в воды Крыма — территории, оккупированной Россией, но считающейся украинской остальным миром.
Россия отреагировала на присутствие эсминца «Дефендер» с предсказуемой воинственностью, оглушая людей на корабле шумом от реактивных самолетов и поднимая фонтаны воды поблизости от залпов из корабельных орудий. Присутствие британских журналистов на борту военного корабля побудило некоторых комментаторов задать вопрос, не было ли все это просто шоу, показухой с целью козырнуть нашим стремлением во всем походить на «настоящего мачо». Этаким упражнением новейшей формы джингоизма (воинственного британского национализма, который с 1960-х годов открыто осуждался в Британии как тупой и реакционный стиль политики и опасное настроение в обществе — прим. ред.) в стиле нынешнего премьера Бориса Джонсона?
На самом деле то, что мы сделали, — это было утверждение права на свободное судоходство, от которого выигрывают все страны, и Британия больше остальных. Это была защита международного порядка, напоминание о том, что фактическое положение дел автоматически не берет верх над верховенством закона. А также знак того, что Великобритания по-прежнему готова действовать как всемирный взрослый в мире, где многие ведут себя как дети.
Когда критики жалуются на наш ура-патриотизм (джингоизм), они, возможно, говорят еще больше правды, чем хотели бы сказать. Само слово «джингоизм» появилоь во время русско-турецкой войны 1877 года, которая вызвала беспокойство в Великобритании по поводу того, что [российский] царь захватит Босфор и Дарданеллы, превратив Черное море в русское озеро и закрыв его для международного судоходства.
Эти опасения нашли выражение в популярной песне тех времен:
«Мы не хотим воевать, но, черт возьми, если придется,
То у нас будут и корабли, и люди, и деньги.
Мы сражались с Медведем и раньше потому, что мы британцы,
Русским не получить Константинополь!»
Другими словами, это песня о сдерживании: о готовности продемонстрировать пропорциональную силу, чтобы не пришлось сражаться на самом деле. Что тогда, в девятнадцатом веке, в целом и произошло. Когда русские двинулись на Константинополь в 1878 году, Британия послала флот. Русские сразу остановили наступление, и проливы остались открытыми для международного судоходства. Джингоизм, или как там вы его хотите назвать, так вот, джингоизм тогда сработал.
КонтекстСтрана: украинский вектор британской провокации у берегов КрымаСтрана.ua23.06.2021The Times: Путин напомнил о том, где может вспыхнуть войнаThe Times24.06.2021The Spectator: что стоит за российско-британским инцидентом в Черном мореThe Spectator24.06.2021Daily Mail: английский журналист признает британскую провокацию и грозит повторениямиDaily Mail25.06.2021Тот факт, что джингоизм помог осуществить цели Дизраэли (британский премьер, управлявший страной во время русско-турецкой войны — прим. ред.), конечно, автоматически не делает его правильной стратегией сегодня. Есть несколько вопросов, которые необходимо рассмотреть. Должны ли мы по-прежнему думать о России как о противнике? Есть ли у нас по-прежнему интересы в Черном море? В состоянии ли мы в наши дни контролировать мировые океаны? Может ли какая-то другая страна или коалиция стран выполнить эту работу лучше?
Давайте рассмотрим эти вопросы по порядку. Во-первых, Россия. В наши дни нет никаких геостратегических причин рассматривать Россию как угрозу. Нам больше не нужно бояться нападения России на Индию, угрозы, которая преследовала наших викторианских предков. В середине двадцатого века Алан Джон Персиваль Тейлор утверждал, что Россия как полуевропейская страна была естественным партнером Великобритании, теория, которая была представлена в несколько иной форме Энохом Пауэллом.
Чего оба не учли, так это характера режима в Кремле. Хотя Россия как Россия, возможно, и не ссорилась с нами, но советский коммунизм, безусловно, ссорился. Так же, к сожалению, ссорился с нами и Владимир Путин, чьи агенты дважды убивали в Англии людей, живущих здесь под сенью мира и порядка от Ее Величества. С технической точки зрения такие действия — это акт войны.
Цели Путина не совпадают с целями Ленина. Он не стремится тиражировать свой режим по всему миру или распространять революцию. Хотя, как и большинство россиян, он чувствует фантомную боль ампутированных республик, но реваншизм Путина ограничен и носит локальный характер.
Его цель не в том, чтобы восстановить российское присутствие в Афганистане или Восточной Германии. Скорее, это регулярные стычки с Западом ради того, чтобы держать российский народ в состоянии постоянной тревоги и уязвленного патриотизма. Даже автократы зависят от меры подлинной общественной поддержки, и Путин знает, что морское столкновение у берегов Крыма усиливает менталитет осажденной крепости, на котором зиждется его режим.
Так зачем же давать ему то, что он хочет? Потому что наш элементарный интерес к свободе мореплавания имеет большее значение, чем любое пропагандистское использование телеканалом RT этой встречи.
Справедливо отметить, что мы стали сторонниками морских законов только после того, как захватили власть на море. В шестнадцатом веке мы были каперами, охотно игнорирующими международные соглашения, заключенные континентальными государствами. В семнадцатом мы стремились вырвать военно-морское превосходство у голландцев, утверждая на основе права силы, что их корабли должны приветствовать наши в знак признания нашего «суверенитета над морями». Но к восемнадцатому веку мы поняли, что больше выиграем не грубой силой, а выступая от имени глобального порядка и законности, при которых гражданское судоходство будет беспрепятственным, а торговля процветет.
С тех пор мы являемся главными защитниками морского права и других морских конвенций. Если о какой-либо стране можно сказать, что это она написала правила, то это сделали мы.
Конечно, правда, что мы уже не та океанская военная сила, которой были когда-то. Но давайте не будем терять чувство перспективы. Когда дело доходит до способности проецировать военно-морские силы, мы уступаем только Соединенным Штатам.
Если вы подсчитаете все заморские территории, составляющие наш расширенный архипелаг, то мы несем ответственность за 4,2 миллиона квадратных миль океана — площадь, примерно вдвое превышающую площадь Индии или в 30 раз превышающую площадь Великобритании. Поскольку штаб-квартиры мирового страхового рынка, законодательства и судоходства находится в Лондоне, мы явно заинтересованы в поддержании мирного международного порядка.
Очевидно, что мы не одиноки в желании мирной торговли. Большинство западных стран разделяют эту цель. И действительно, Франция и Германия иногда ставят целью направить один из своих военных кораблей по жизненно важным морским маршрутам.
Но Франция и Германия еще на прошлой неделе стремились приблизить ЕС к России, к изумлению восточных членов этого Союза. Когда Германия решила продолжить строительство газопровода «Северный поток — 2», к ужасу Соединенных Штатов, стало понятным, что именно англо-саксонские государства (англосфера) должны взять на себя инициативу в деле сдерживания России.
Давайте проясним, о чем идет речь. Будь то отправка эсминца «Дефендер» в Крым или авианосца «Королева Элизабет» в Южно-Китайское море, мы должны быть готовы довести дело до конца. Регулярные и повторяющиеся морские переходы военных кораблей демонстрируют силу. Одиночный рейс сигнализирует о слабости. Восстановление присутствия в отдаленных океанах представляет собой возвращение к нашему традиционному призванию — править морями.
После 1945 года у нас были веские причины сосредоточиться на Западной Европе. Но в нашей истории та эпоха была в высшей степени необычной. Когда мы снова обращаем свой взор на открытое море, мы должны осознавать ответственность и издержки. И если не мы, то кто?
Источник: