Когда в осеннюю пору 1989 года распадался коммунистический блок, пресс-секретарь русского МИД в беседе с южноамериканским журналистом дозволил для себя пошутить. Он заявил, что настало время ввести во наружной политике СССР «доктрину Синатры», подобающую посланию его известной песни «По-своему». Кремль как бы дозволял бывшим сателлитам бросить идеологический, политический и экономический гравитационный колодец, чтоб выбрать свою линию движения развития. Ассоциировавшаяся с Брежневым доктрина ограниченного суверенитета обязана была уйти в небытие. Не достаточно кто подразумевал, что спустя всего два года Наша родина, правопреемница СССР, столкнется с схожей проблемой в контексте собственных республик, старающихся получить независимость.
С обретением самостоятельности Литвой, Латвией и Эстонией, единственных 3-х республик, которые не входили в межвоенный период в состав Русского Союза, он смирился с трудом, но стремительно. Как проявили, но, в частности, российско-грузинская война либо нападение на Украину, русские власти не отказались от использования доктрины Брежнева в отношении государств, которые в 1990-е годы присоединились к СНГ.
Если образ мысли представителей русских элит мы можем представить для себя достаточно верно, то относительно взора обычных россиян на упомянутые выше концепции интернациональных отношений появляются вопросцы. Свидетельствует ли, к примеру, интерес (вообщем, на данный момент он сходит на нет), который вызвал тезис «Крым наш», о жизнеспособности имперского склада ума? Всеохватывающие русские изыскания, которые бы дозволили ознакомиться с воззрением россиян о интернациональных отношениях, найти трудно. Обычно исследования ограничиваются вопросцем о цивилизационной самоидентификации (что такое Наша родина: Европа, Азия, Евразия…) либо о важных партнерах/неприятелях/друзьях и государствах, с которых стоит брать пример.
Общие вопросцы порождают общие ответы, повествующие в первую очередь о том, какими россияне лицезреют самих себя. Из того, что они относят свою страну к Азии либо Европе, трудно прийти к выводу о их взорах на международное право либо внедрение силы во наружной политике. Еще больше о миропонимании опрошенных может сказать оценка определенных событий. Настоящую ментальную принадлежность к Европе можно выявить только на базе дела к основополагающим для евро порядка явлениям, таковым, как нормы интернационального права. Одним словом, согласие либо не согласие с тезисом «Крым наш» молвят о принадлежности к определенной цивилизационной общности больше, чем заявление «я ощущаю себя европейцем».
КонтекстPolskie Radio: историческая политика Рф проводится остро и искусно. Что созодать?Polskie Radio14.10.2020Rzeczpospolita: Россию и Польшу делит историяRzeczpospolita17.07.2020Tygodnik Solidarność: Наша родина пишет свою версию историиSolidarnosc21.05.2020OSW: Наша родина старается пользоваться появившимися у Запада трудностямиOśrodek Studiów Wschodnich22.06.2020
Истерично-историческая атака Кремля
Стремясь лучше осознать, что россияне задумываются о наружной политике, мы в Центре польско-российского диалога и согласия решили провести маленькой опыт. Создать это дозволила развязанная русскими властями истерично-историческая кампания, направленная против Польши. Напомню, что к продолжавшейся более одного года акции поначалу подключились прокремлевские комментаторы и журналисты, которым оказал поддержку «хранитель» неосталинистской интерпретации истории, живущий на улице Бельведерской в Варшаве (там находится посольство РФ, — прим.пер.). Позже в пришествие пошли русский министр культуры, председатель Думы и глава СВР (по совместительству — председатель Русского исторического общества).
И, в конце концов, в декабре 2019 года к атаке лично присоединился президент Путин, заявив, что Польша отчасти несет ответственность за развязывание 2-ой мировой войны. Свои тезисы он развил в сочинении на историческую тему, которое опубликовало дружеское Кремлю издание «Нэшнл интерест». Польша в его статье выступала в роли отрицательного персонажа.
Русские элиты вновь предоставили нам массу материала для анализа роли исторической политики во внешне- и внутриполитической сфере, а сразу сделали хорошую возможность для проверки, как такового рода послание повлияет на российскую общественность.
С польской точки зрения, естественно, самыми интригующими казались вопросцы, по каким причинам противником выбрали конкретно Польшу, как ко всей операции отнеслись россияне, и удалось ли властям насадить «новейшие старенькые» интерпретации. С данной целью мы заказали у социологов из «Левада-центра» опрос, который бы дозволил хотя бы в первом приближении ознакомиться с данной материей. На базе его результатов был написан доклад «Образ Польши в Рф через призму исторических споров».
В центре нашего внимания, очевидно, оказалась Польша, тем не наименее мы включили в исследование вопросцы, дозволяющие не лишь узреть отношение к ней обитателей Рф, но и осознать, как они глядят на внешнюю политику и международные дела. Такового рода вопросцы респондентам задают изредка, так как эти темы очень далеки от их будничной жизни и не вызывают такового чувственного отклика, как разговор о текущих событиях либо узнаваемых личностях. Нужные нам данные мы решили получить весьма обычным методом. К исследованию мы добавили два особых вопросца, отвечая на которые требовалось не лишь избрать меж «да» и нет», но и доказать свое мировоззрение.
1-ый вопросец касался разделов Польши и звучал так: «Считаете ли вы верным решение о присоединении земель современных Литвы, Белоруссии, части Украины и Латвии к Русской империи? 2-ой определили последующим образом: «Можно ли, на ваш взор, именовать нападением вход Красноватой армии в Польшу в сентябре 1939 года»?
Эти вопросцы должны были склонить респондентов опосредованным образом, заняв позицию по российско-польским дилеммам, показать свое отношение к событиям на интернациональной арене. Исследование позволило создать несколько любознательных наблюдений. Практически 70% опрошенных окрестили решение о участии Рф в разделах Польши верным, 16% — неправильным, 15% — затруднились ответить. Вход русских войск на польскую местность в осеннюю пору 1939 года 73% россиян нападением не считают, 19% — занимают обратную позицию, 8% — не смогли обусловиться с ответом. Мы лицезреем, что респонденты показали высочайший уровень лояльности к политике, которую в прошедшем проводила их страна.
Кладезем увлекательной инфы оказались ответы россиян, в которых они доказывали собственный выбор. Опрошенные прибегали к разным способам поиска оптимальных основ для собственной позиции, стараясь преодолеть возникающий когнитивный диссонанс (ведь, как заявили некие из их «Наша родина на протяжении всей собственной истории ни на кого не нападала»). Устойчивость и обилие методов оправдания постфактум захвата чужих земель дозволяет осознать, почему россияне с таковой легкостью поддержали нападение на Украину и аннексию Крыма.
«Я российский»
Почти все респонденты, объясняя, почему они одобряют деяния собственного страны, ссылались на патриотизм. Они гласили, в частности: «верно то, что приносит Рф пользу», «раз они решили их присоединить [земли — к империи], означает, так было необходимо», «я живу в Рф, потому не могу ответить по другому», «я поддерживаю политику, которая проводилась в то время», «следует уважать историю собственной страны», «о правителях — либо отлично, либо ничего». Аспектом верности решения часть опрошенных сочла тот факт, что его воспринимало правительство. Таковой подход (в котором есть что-то от бесспорного рефлекса) избавляет необходимость находить аргументы. Граждане, которые автоматом отождествляют себя с политикой страны, это для власти истинное сокровище.
«Извечные российские земли»
Почти все респонденты, по определению поддерживающие политику страны, ссылались на историческое право владения. Они гласили, что оккупированные земли «были извечно русскими», указывали на близость/идентичность языка, религии и культуры. Значимый процент опрошенных вспоминал о старых временах, усматривая в Киевской Руси преждевременное воплощение Рф («Наша родина начиналась с Киевской Руси») и делая вывод, что занятые в XVIII веке местности постоянно были русскими, а потому они просто возвратились в родное лоно.
Русь нередко отождествляли с Россией: «раз эти регионы принадлежали Руси, они были русскими». Время от времени националистическая версия уступала панславистской: «это было объединение славянских народов», «мы имели полное право, довольно посмотреть на карту расселения славян». Аргумент о извечно российских землях и исторической справедливости возникает также в ответах на вопросец о событиях сентября 1939 года, добавочно он подкрепляется мыслью о несении братской помощи.
«Что это была за злость, если речь шла о защите?»
Оправдание агрессивной политики при помощи отсылки к гуманитарным суждениям возникло уже в ответах на вопросец о разделах («обитателей следовало защитить от припирания», «эти народы обратились к нам за помощью, просили присоединить их земли»), еще отчетливее этот мотив звучал в оценках вторжения Красноватой армии в Польшу в сентябре 1939 года. Почти все возражали против именования его нападением: «это была защита, а не нападение», «речь шла о помощи белорусскому народу», «СССР ввел войска, реагируя на просьбу о помощи», «тогда, как и на данный момент на Украине, Наша родина защищала российское население». Тут мы лицезреем воистину оруэлловскую замену понятий: злость стает защитой, за которую еще следует быть признательным. В том числе звучало мировоззрение, что «СССР защищал Польшу».
Мотив защиты касается также стратегической сферы: «там следовало навести порядок, чтоб на нас не лезли с запада», «русские войска защищали границы». Сталин типо предугадал будущий конфликт с Третьим рейхом, а вторжение на местность Польши сделалось маневром, который готовил русское правительство к обороне («решение было продиктовано вероятными последствиями того, к чему все шло»). Увлекательный мотив «стратегической необходимости» нередко возникает в высказываниях респондентов, которые убеждены также в существовании «исторической необходимости».
«Конкретные происшествия вынуждали к определенным шагам»
Вера в социально-политический детерминизм, если не сказать дарвинизм, сквозила во почти всех ответах и приобретала различную форму. Звучали как выражения общего плана («так сложилось исторически», «это было продиктовано геополитическим моментом», «такой был исторический процесс»), так и расхожие трюизмы («мощные страны покоряют наиболее слабенькие, ничего не поменялось», «тот, кто был посильнее, постоянно съедал собственный кусочек тортика», «фаворит описывает судьбу побежденного»).
В индивидуальности направляет на себя внимание убежденность в бессубъектности мировой политики, управлении ей некоторыми обезличенными силами. То есть не Наша родина при помощи собственных шагов передвигала границы, а «разворачивались процессы, ведшие к изменению границ» либо «интернациональная обстановка вынуждала к действиям». Мы лицезреем любознательный механизм исключения из темы идеи ответственности за собственные деяния. В конце концов трудно дать под суд «беспристрастный» ход истории, идущий как бы сам собой. Соц дарвинизм и вера в детерминизм с самого начала истории развития геополитической мысли выступали для огромных держав комфортным инвентарем, позволявшим легитимировать агрессивную политику. Таковой тип аргументации свойственен людям с имперскими взорами.
«Земли никогда не бывает много»
Ответы, выдержанные в имперском духе, в первую очередь касаются территориальной темы. Их общую направленность отражают последующие выражения: «каждое присоединение земель — не плохое дело», «если есть условия для расширения местности, следует это создать», «страны достигают величия благодаря приобретению территорий». По воззрению части русских респондентов, империи владеют особенными правами, которые ставят их интересы выше интересов остальных государств (из таковой идеи исходит пару раз прозвучавшее заявление «чем больше Рф, тем лучше»).
Имперский мотив возникает почаще в ответах на вопросец о разделах. Говоря о сентябре 1939 года, россияне в большей степени склоняются к версии о «гуманитарной помощи». Невзирая на то, что в целом они одобряют экспансионизм, приписать имперские притязания им было проще Русской империи, чем СССР. Может быть, дело в большей отдаленности событий либо надежно засевших в головах русских клише
«В те времена это было верно»
Во почти всех ответах, как тех, в которых звучат отсылки к имперским мотивам либо исторической необходимости, так и даже в тех, в которых опрошенные критикуют свое правительство, возникает идея о «требовании исторического шага». Релятивизм стает в различных формах: «это были одичавшие времена, любой что-то у кого-либо отымал», «действовала другая этика и мораль, любой присоединял, что мог», «таковой была жизнь — побеждал наисильнейший». Правда становится таковым образом изменчивой величиной, зависящей от текущих событий, а историю (и исполнителей ее воли) предписывается не измерять современными мерками.
В этом релятивизме, который, по сущности, служит в первую очередь тому, чтоб не подвергать оцениванию политику собственного страны, кроется зерно надежды. Раз почти все россияне, даже неоспоримо одобряющие захват земель соседей, добавляли, что это было оправданно «в тех критериях», «соответствовало духу эры», может быть, они могли бы отдать аналогичным событиям, происходящим в наши деньки, иную оценку. Это, но, только догадки, для доказательства которых потребуются доп исследования.
Статьи по темеБолгары: с того времени, как Наша родина стала империей, англосаксы пускают слюниИноСМИ22.10.2020Политолог: у Эрдогана и Путина поехала крыша на идее вернуть империю (Postimees)Postimees09.10.2020«Прибалты, не страшитесь!»: болгарские читатели о новейшей Русской империиФакти.бг14.09.2020Гордон: Грузия и Украина необходимы Кремлю, чтоб возродить империюГордон20.08.2020
Выводы
Звучащие в ответах мотивы социал-дарвинизма, детерминизма, национализма, отсылки к социальной справедливости и гуманизму находятся в дискурсе, который продвигает Кремль. Русские власти говорят, что экспансионистская наружная политика характерна огромным державам. Исследования демонстрируют, что большая часть россиян делит это мировоззрение. Дела на интернациональной площадке сводятся для их к игре огромных стран, в которой иным странам отводится роль статистов. В мире Гоббса сила права утрачивает значение при столкновении с правом силы. Таковая мысль позволяла оправдывать политику русского страны в прошедшем и дозволяет это созодать на данный момент. Респондентов с подходом, который отражен во фразах «народы обязаны иметь право на самоопределение» либо «недозволено захватывать земли другого страны», оказалось, к огорчению, еще меньше.
В этом тексте я только предпринял попытку в общих чертах описать отношение россиян к интернациональным отношениям, но, данная тема просит наиболее углубленного исследования. Уже на данный момент, но, видно, что даже уход элит, ментально связанных с наследием КГБ/ФСБ, не непременно приведет к отказу русского общества от великодержавных желаний. Истеблишмент гипотетичной демократической Рф столкнется с неувязкой: ему придется учесть в собственных расчетах эти имперские настроения. Аннексия Крыма, непременно, не послужит наиболее удачному усвоению норм, издавна принятых западными обществами.
Процесс деимпериализации нигде не бывал обычным, но у большинства народов уже успели выработаться антитела против вируса империализма. В Рф правительство стремительно отказалось от исцеления травмы, спровоцированной распадом империи. Наиболее того, из тоски по империи она сделала предмет гордости, так как мечты о величии оказались комфортными в политическом плане.
Обычно принято уделять свое внимание на эффективность и интенсивность пропаганды, воздействующей на людей. Представленный в истинной статье обзор выражений свидетельствует, но, о том, что мы имеем дело с явлением оборотной реакции. Власть увидела существующую в обществе потребность в восстановлении империи, а ее аргументы отыскали благодатную почву.
Эрнест Вычишкевич — основной редактор журнальчика «Новенькая Польша», директор Польско-российского центра диалога и согласия.
Источник: