Атлантико: В пятницу вечерком в Конфлан-Сент-Онорин был обезглавлен учитель истории и географии. На уроке он говорил ученикам о дилемме свободы слова, показав карикатуры на Магомета и спровоцировав тем жалобы со стороны родителей неких школьников. Во почти всех комментах в соц сетях атмосфера накаляется чуть ли не до состояния штатской войны. Если учитывать, что французы постоянно проявляли стойкость, к чему в конце концов может привести нас серия кровопролитных исламистских нападений во Франции?
Гилен Шеврье (историк): Не считая неописуемых чувств, который вызывает у нас это варварское грех, этот теракт перебежал серьезнейшую символическую черту. Это удар по свободе слова как основополагающему принципу нашего общества в том самом месте, где учат данной нам самой свободе. Этот учитель стал мишенью, будучи в определенном смысле эмблемой нашей Республики, носителем не лишь познаний, но и общих ценностей и принципов. Сама свобода образования сейчас была поставлена под вопросец, само значение школы, ее универсализм, не обращающий внимания на различия меж людьми. Это крайний предел в критериях усугубляющейся разобщенности самосознания. Давайте вспомним, с какими трудностями пришлось столкнуться учителям истории, когда речь шла о Холокосте в школах, находящихся в рабочих кварталах, либо отказ значимого количества учеников от роли в минутке молчания в память о погибших в теракте в редакции «Шарли Эбдо»…
Рост количества терактов, совершающихся во имя ислама, в особенности против свободы слова, таковых, как три недельки вспять сделал выходец из Пакистана перед бывшей редакцией «Шарли Эбдо», за которым последовало это грех, порождает непередаваемое чувство кошмара и преобразуется в очевидное событие в очах тех, для кого их религия священна и неприкосновенна. Это делает собственного рода стимул, нейтрализует сдерживающие причины. Это грех тоже является формой выражения и представляется новейшей разновидностью радикализации, выходящей за рамки джихадизма, всераспространенного, как правило, в рамках организованных группировок. Тут же, как представляется, мы имеем дело с действиями обыденного человека, обратившегося к насилию в критериях губительной обстановки, сложившейся вокруг учителя, подвергнувшегося брутальной кампании в соц сетях со стороны мусульманских семей учеников, чья религиозная нетерпимость подтолкнула их к требованию применить против него меры прямо до увольнения и запрета на воплощение преподавательской деятельности. И все это только из-за того, что он просто делал свою работу учителя, занимаясь просвещением. Кто-то осмеливается гласить о непонимании меж семьями и школой, но его не существует. Вы осознаете, что в Алжире некоторое количество дней вспять, в государстве, где власть неотделима от представителей религии, как и в большинстве арабо-мусульманских государств, мужик был приговорен к 10 годам тюремного заключения за «призывы к атеизму»? В этом и заключается неувязка — в среде, с которой очень почти все наши соотечественники-мусульмане не могут разорвать связей и воспроизводят такие дела со собственной религией, которые могут быть признаны только государством, а как следует, делают все, чтоб навязать эти нормы.
Произошедшее является глубочайшей травмой, подрывающей базы, на которых стоит наша демократия, смысл нашей жизни. Суровые трения вокруг неизменных требований со стороны общин религиозного нрава, продиктованных ограниченным исламом, появлялись и ранее: буркини в бассейнах, халяль в столовых, отказ от приема у доктора, поэтому что мужик не имеет права осматривать даму, навязывание религиозных компромиссов в предприятиях, не имеющих к религии никакого дела, прямо до отказа малеханьких мальчишек брать за руку малеханьких девченок по религиозным мотивам в исходных классах школы… Риск, если принятые меры не добиваются подобного уровня, состоит в том, что часть наших граждан обернется против граждан мусульманского исповедания и будут происходить суровые столкновения из-за гнева, накопившегося в связи с происходящим, а опосля всякого теракта нам говорят о «единство» и «недопустимости раскола». Непременно, сейчас этого будет не много, существует собственного рода точка невозвращения, которую мы прошли и которая показывает на очень настоящую опасность появления штатской войны, ведь мы уже находимся в состоянии войны. Стоит напомнить, что, по данным опроса Института Монтеня «Французский ислам вероятен», около 30% наших граждан мусульманских конфессий ставят религиозный закон, шариат, выше светского закона и/либо расценивают свою религию как инструмент восстания против общества. Мы вступили в зону завышенной угрозы. В пятницу вечерком отмечалось, что некие люди выражали в соц сетях удовлетворенность в связи с произошедшим, и это уже закончило быть маргинальным феноменом, он становится все обширнее с каждой забранной жизнью, что ухудшает насилие и превращает его в обыденное происшествие. Мэр городка Конфлан-Сент-Онорин поделился сумрачными предчувствиями: «Это может произойти в любом городке». Да, в схожей форме, на данный момент это может случиться где угодно.
Жиль Клаврель (политик): Это ужасное грех — не 1-ое в длинноватой веренице исламистских терактов, но оно ознаменовало преодоление новейшего порога. Это не общее убийство, как в Батаклане либо 14 июля в Ницце, не направленная акция против «системных» противников, которыми числятся евреи, полицейские и создатели карикатур, не случайное убийство произвольно избранного прохожего. Этот человек был убит и обезглавлен — другими словами убийца желал опоганить его труп уже опосля погибели, — поэтому что тот осмелился гласить о свободе слова в рамках курса моральной и штатской культуры. Это муниципальный служащий, ставший жертвой долга и сраженный неприятельской идеологией.
Это, очевидно, страшное потрясение для педагогов. Беря во внимание культуру и склад ума, может быть, это общество менее склонно впасть в реваншизм и поддаваться ненависти, но травма, если я могу так это именовать, будет от этого только ужаснее: почему? Почему мы, те, кто занимается только преподаванием, те, кому приходится ежедневно искать обходные пути, сталкиваясь с самыми различными публичными, личными, психическими и даже педагогическими трудностями, те, кому выпало отвечать на обоснованные вопросцы учеников? Почему мы, те, кто ложит все свои надежды на освободительную силу познания, те, кто верует во благо дискуссии, кто терпеливо противопоставляет познание страстям? Посреди 900 тыщ французских учителей возникнет страшная ударная волна. Наш долг — быть рядом с ними, поддерживать их и показать им, что французы солидарны.
Я не верю в возможность штатской войны, поэтому что французы еще цивилизованнее, чем это кажется. Они отлично сообразили, что исламисты занимаются неизменными провокациями, и они отвечают на их при помощи стоицизма — я предпочитаю применять конкретно это слово заместо уже приевшейся «стойкости», — достойного восхищения. Тем не наименее, представить, что неких из нас временами можно рубить на кусочки под возгласы «Аллах Акбар», не вызывая при этом омерзения и осуждения, совсем нереально. Нужно совершенно точно заявить: мы очень, очень длительно хитрили с исламизмом. Реагировать необходимо не в тот момент, когда безумец хватает ножик, чтоб перерезать кому-либо гортань; необходимо внимательно заниматься всеми теми, кто вложил этот ножик в его руку. А мы чуть к этому приступили…
— В которой степени можно считать, что рассуждения о предполагаемой исламофобии французского общества подпитывают также жертвенное самовосприятие и озлобленность, приводящие к схожим злодеяниям? Должны ли критики «Шарли Эбдо» и, основным образом, те, кто звучно заявляет о для себя, критикуя повторную публикацию карикатур, взять на себя часть ответственности?
Гилен Шеврье: Нам отлично понятно, что само внедрение термина «исламофобия», придуманного теми, кто стремится наложить запрет на всякую критику ислама, путая ее с фобией, а означает, с определенной формой расизма, — это яд, усугубляющий религиозную нетерпимость. Возникает вопросец о том, каким образом Государственная консультативная комиссия по правам человека могла включить этот пункт в собственный каждогодний отчет о борьбе против расизма. Так именуемая демонстрация 10 ноября, организованная против «исламофобии», стала кульминацией истерических настроений в этом вопросце. Они были спровоцированы активистами политического ислама, в том числе Маджидом Мессауденом, насмехавшимся над переживаниями, вызванными терактами Мохамеда Мераха, в упор стрелявшего в головы малеханьких деток, либо Марваном Мухаммадом, бывшим директором Общества по борьбе с исламофобией во Франции, скандировавшего вкупе с массой в конце данной нам демонстрации призыв «Аллах акбар», при этом его организация, подавшая огромное количество исков на интеллектуалов, чтоб заткнуть им рты и свести на нет тем свободу слова, продолжает свою борьбу. Этот процесс по оправданию запрета на богохульства поддержал целый конгломерат, начиная от Новейшей антикапиталистической партии и ее девизов «Не Шарли» до Непокоренной Франции, принявшей в свои ряды индихенистов и остальных активистов политического ислама, в том числе Филиппа Мартинеса (Philippe Martinez), возглавляющего Всеобщую конфедерацию труда и представляющего профсоюзы в данной нам клоаке, и прямо до Лиги прав человека, попирающей права, которые она призвана защищать… Эта демонстрация сладкоречиво свидетельствует о упадке, с которым столкнулась наша демократия перед лицом исламистской опасности.
Марика Бре, начальник отдела кадров «Шарли Эбдо», в интервью «Пуэн», которое она отдала, опосля того как была обязана покинуть собственный дом в связи с действием по делу о терактах 2015 года и вывезена правоохранительными органами из-за нависшей над ней опасности со стороны террористов, «осуждала «атмосферу ненависти», усугублявшуюся Жаном-Лючком Меланшоном: «Он опубликовал в соц сетях карикатуру из журнальчика „Регар» (Regards), где погибшие из редакции „Шарли» гласили нечто, обратное тем взорам, которых постоянно придерживались… И когда один из юзеров задал ему вопросец о данной нам наиболее чем непонятной карикатуре, Жан-Лючок Меланшон дал ответ ему, что „Ликуд» сводит его с мозга. Схожий ответ со стороны ответственного политика — это просто оскорбление».
Мы же помним, что в дискуссии о свободе слова опосля убийства в редакции «Шарли Эбдо» вмешался папа Франциск, утверждая, что это основополагающее право не дает способности «оскорблять», «задевать» веру остальных людей, глумиться над ней, и, чтоб быть поточнее: «Если близкий друг плохо отзывается о моей мамы, он может получить в ответ удар кулаком, и это нормально. Недозволено стимулировать, недозволено оскорблять чужую веру, недозволено ее высмеивать». Церковная церковь проявила себя наихудшим образом в этом оправдании. Не будем забывать, что Французский совет мусульманской веры сделал все вероятное, чтоб наложить запрет на публикацию этих карикатур, осудив их, а Альянс исламских организаций Франции, кроме остального, подал жалобу на «Шарли Эбдо», добиваясь включения в наше законодательство пт за осуждение богохульства. Мусульманские религиозные организации Франции никогда не поставят под колебание суры Корана, призывающие к джихаду либо к дискриминации дам.
Из неких пт опроса IFOP, проведенного для еженедельника «Шарли Эбдо» в сентябре, следовало, что 59% французов поддерживают публикацию карикатур на пророка, это на 21 пункт больше по сопоставлению с 2006 годом. С иной стороны, 69% опрошенных французских мусульман считают, что журналисты «были неправы», опубликовав эти иллюстрации, «поэтому что они стали лишней провокацией». 8% французов, из которых 18% мусульман, не осуждают нападение на редакцию «Шарли Эбдо». Из статистики, возрастающей в секторе юных людей от 15 до 24 лет, следует, что 26% юных французов-мусульман не осуждают джихадистов. 40% мусульман ставят свои религиозные убеждения выше «ценностей Республики». Посреди юных мусульман младше 25 лет толика тех, кто держится подобного представления, составляет 74%. Вот в каком положении мы оказались на данный момент. И положить конец этому процессу коммунитаризации можно, только устранив корешки подобного положения вещей и мышления.
Жиль Клаврель: В которой степени деяния подчинены идеям? Это большой вопросец, частично, неразрешимый: идет речь не столько о установленных связях, структурированных организациях и прямых приказах, сколько о всераспространенной атмосфере, неразговорчивом попустительстве при переходе к активным действиям, о коллективном принятии дискурса, функционирующего на глубинном уровне, в течение долгого времени и в системе образов людей. Чтоб вырастить малыша, нужна деревня, говорит одна африканская пословица; аналогичным образом нужна целая исламистская экосистема, чтоб сформировать террориста. Но та экосистема, о которой речь идет, производит далековато не лишь убийц: она производит также идеологов, кадры, собственных умеренных служащих и достойных людей. Вся трудность, с которой сталкиваются муниципальные власти демократического общества, такового, как наше, состоит в последующем: чтоб демонтировать всю эту экосистему, недостаточно повредить террористические сети, нужно — и нужно в первую очередь — помешать формированию этого «славного общества братьев-салафитов», бьющего в барабаны в соц сетях, выступая против «исламофобских законов», пользующегося поддержкой исламиста Идриса Сихамеди и доброжелательностью почти всех знатных людей, институтских активистов и ангажированных журналистов, не много знакомых с реалиями рабочих кварталов.
КонтекстLe Figaro: кто обезглавил французского учителя?Le Figaro17.10.2020France24: зверское убийство учителя историиИноСМИ17.10.2020Le Figaro: кто встанет на защиту французских полицейских?Le Figaro16.10.2020Конкретно в данной нам экосистеме формируются не лишь сами убийцы, но и возмущение, направленное против Франции, которую они считают расистским государством. В свете этого я бы желал узреть не лишь нужные, но и действующие социально-экономические меры реагирования, борьбу с дискриминацией и окончание существования гетто. Но на этот счет у меня есть сомнения: идеологи исламизма в большинстве собственном уже являются представителями нижней прослойки среднего класса, получившими высшее образование и вставленными в общество. И их сила состоит не в количестве, а в ярости и последовательности.
Эти фавориты воззрений, нередко пытающиеся стать в роли людей, способных отыскать решение препядствия в духе «мы являемся мусульманской элитой, примите наши ценности, и мы станем для наших братьев прототипом для подражания», в реальности являются одним из источников препядствия, если не самой неувязкой. Подобно промежным органам управления «старенького мира», они повсевременно разрываются меж желанием вступить в диалог с властями и гарантиями, связанными с ожиданиями, настоящими либо предполагаемыми, данными своим последователям, повсевременно боясь, что их увлечет наиболее конкретный дискурс. Отсюда и эти неизменные обещания, и это попустительство к брутальному дискурсу по отношению к полицейским, к светскому миру — читай к французам. То, что эта враждебность перерастает в принятые предубеждения, допускается эта ненависть либо даже поощряется, во многом служит разъяснением перехода более решительных, либо менее уравновешенных, к активным действиям. В особенности, если они не имеют конкретных связей с данной нам группой, но впитывают ее предубеждения через социальные сети.
— Эмманюэль Макрон и правительство сосредоточились на теме сепаратизма и секуляризма, чтоб не заострять очень много внимания на конструктивном исламизме. Не служит ли этот тип нападения быстрее подтверждением, что те исламисты, которые готовы перейти к насилию, быстрее желают навязать свою волю остальным французам, а не стремятся к «отдельному» пути?
Гилен Шеврье: Мы смотрим тут поведение, мотивированное быстрее рвением расправиться с нашим обществом, нежели отделиться и жить посреди собственных. Что все-таки касается препядствия перехода к активным действиям отдельных лиц, как этот 18-летний юный человек, оба этих явления соединены, корешки религиозной радикализации следует находить в парадоксе отчуждения. Но заместо того чтоб касаться данной нам темы пинцетом термина «сепаратизм», описывая риск раскола, лучше было бы обозначить его причину, другими словами исламский коммунитаризм. Это движение к изоляции, в котором логика веры доминирует над всем, подталкивая собственных адептов к обособлению, что может привести к росту напряженности и противоборства, — реальная пороховая бочка. Биться следует конкретно с сиим коммунитаризмом, потому что из различных докладов, в том числе и из доклада Сената о религиозной радикализации, нам отлично понятно, что конкретно он является главный питательной средой, а означает и территорией вербовки для пропагандистов. Дело к тому же в том, что мы столкнулись не с риском «сепаратизма», а с его настоящим существованием. Действие работы пропагандистов в соц сетях становится тем сильнее, что она ориентирована на людей, которые уже могут существовать в данной нам схеме и стать первым шагом при переходе к активным действиям. Конкретно в этом закрытом контексте, где все точки отсчета связаны с религией, происходит встреча 2-ух форм «внезаконности» — преступности с исламизмом, предлагающая человеку новое чтение злодеяния как благословенного пути, идущего вразрез с неправильным государством, отвергающим его религию. Чтоб избранный был готов уничтожить и умереть сам, остается только внушить ему через религиозное учение, что настоящая жизнь ожидает его опосля погибели — жизнь в раю, а благодаря мученичеству она будет потрясающей. Не осуждая подабающим образом этого правонарушителя, мы воспринимаем его как обыденное явление и поощряем отсутствие соразмерного наказания, ставящего определенный предел, свидетельствующий о отклонении от нормы. Нужно как можно быстрее возвратиться к внедрению в образование знакомства с законодательством, что послужило бы защитой, нейтрализовав уязвимость перед рисками схожей идейной обработки.
Жиль Клаврель: Я бы произнес оборотное: Эммануэль Макрон сделал упор на конкретный исламизм, но с самого начала отдал осознать, что «секуляризм — не неувязка», опосля чего же объявил о законопроекте по укреплению секуляризма. Но, если секуляризм не является неувязкой, приходится констатировать, что для меньшинства французов секуляризм представляет суровую делему. Буквально так же, как равенство парней и дам. И толерантное отношение к гомосексуальности. И к евреям. И перечень можно продолжать и продолжать. Отказ от привязки борьбы с исламизмом с борьбой за секуляризм — это мировозренческая ошибка: конкретно секуляризм диктует правила во Франции, защищающие свободу от религиозного порабощения. И это распространяется и на все общество в целом, а не только на правительство: статья 1 нашей Конституции говорит, что Франция является «светской республикой». Вся Республика светская, а не только лишь только правительство.
Это что касается принципов, но принципы работают только в том случае, если они подкрепляются действием. Я поддержал общую направленность выступления президента Республики 2 октября и был рад сдвигам, наметившимся в этих вопросцах. Но действительность гонится за нами по пятам: это ожесточенное грех, происходящее в контексте неизменного исламистского давления, в особенности опосля начала процесса по делу «Шарли», просит перемены позиции. При этом конструктивной. На мой взор, план президента уже устарел. Необходимо идти далее, намного далее, чем предусматривалось на данный момент — не ставя все на закон, поэтому что в первую очередь нужно развивать коллективное сознание.
Вроде бы то ни было, не следует представлять для себя, как будто учителя уместно возвратятся в классы опосля каникул, и буквально так же французское общество в целом не начнет считать, что в конце концов в критериях пандемии и экономического кризиса на эти террористические атаки можно закрыть глаза. Схожая уступка была бы смертельной, и, я считаю, она пошла бы на руку всем популистам, способным вынести выгоду из гнева и возмущения, которые таковая реакция обязательно бы породила.
— Как выкарабкаться из данной нам адской спирали зла, в которой погрязла Франция?
Гилен Шеврье: Были допущены суровые ошибки, и они накопились. Так как мы говорим о школе, то за крайние 20 лет мы смотрим резкий откат от универсализма, которому противопоставляется культурный релятивизм, где для верности ценны все культуры, а их критика равняется к дискриминации и расизму. А это не дозволяет разобраться, где разум, где спекуляции, где критичная идея, опирающаяся на познание и уроки опыта в формировании современного демократического уклада, свободы человека, освобождающегося от гнета традиции и/либо религии. Подвергать сомнению низшее положение дам, которое в рамках неких культур обрекает их на безграмотность, не позволяя им развиваться, либо утверждать, что высочайшая рождаемость, сплетенная с религиозными убеждениями, запрещающими контрацепцию, ведет к обнищанию общества, сделалось табу. Рвение к интеграции учеников через признание их различий и преподнесение в школе религиозных фактов, введение в программку материалов, выходящих за естественные рамки курса истории и литературы, перевоплощение их в гимн идее, в рамках которой чем лучше мы знакомы с верованиями другого, тем больше типо смягчаем его характеры — это капкан и абсолютный провал. И меж иным, северные ирландцы убивали друг дружку в течение почти всех лет не поэтому, что протестанты и католики не были знакомы с религией друг дружку, а поэтому, что их политический конфликт принял религиозный оборот. Буквально так же и мусульмане и евреи на палестинских территориях отлично знают все друг о друге, но пока этот конфликт носит конкретно религиозный, а не политический нрав, они будут продолжать вести войну.
Мы недооцениваем то, что представляют собой убеждения, вера как иррациональная форма дела к миру, которая, если она начинает преобладать, преобразуется в абсолютную опасность для вольной мысли, для всего, что не является ею, как мы знаем из истории Франции и 30 лет страшенных и кровопролитных религиозных войн в шестнадцатом веке. У нас маленькая память. С исламом происходит то же самое, если мы позволяем, чтоб в недрах данной нам религии вызревало коллективное сознание, обращающееся против нашего общества во имя священного закона веры. Мы смогли достигнуть свободы, разделив церковь и правительство, противостоя церковной церкви, не желавшей отрешаться от собственного господства. Сейчас мы повторяем этот опыт со значимым меньшинством в исламе, оспаривающим это разграничение и, таковым образом, отвергающим нашу светскую Республику. А снутри этого меньшинства нужно было бы начать с запрета салафизма, процветающего в рабочих кварталах и пользующегося фуррором в первую очередь посреди молодежи, которой предлагается возвратиться к виду жизни пророка. Это регресс к характерам и виду жизни седьмого века, который распространился на нашей местности, превратившись в истинное нетерпимое и антагонистическое по отношению к нашей Республике контр-общество.
Как осознать неизменное рвение, от которого не отрешается президент Республики, хоть какой ценой узреть решение заморочек в поддержании государством организации мусульманского культа? До этого всего это делает у наших граждан — сторонников мусульманской конфессии представление, как будто правительство поощряет их самовосприятие как общины, а не как людей. Во-2-х, это ведет к разрыву со светским нравом страны, с помощью которого оно становится флегмантично к личным различиям, чтоб гарантировать права всякого. А означает, к ослаблению Республики. Мы должны перейти от этого поощрения права на различия к различию, оправдывающему право на самостоятельность, к гос политике, сосредоточенной на постоянном стремлении навязать наши общие ценности и принципы, содействующие интеграции всякого ученика в нашу республику без уступок и компромиссов. Это может быть в рамках неумолимой идейной борьбы свободы против мракобесия.
Жиль Клаврель: На мой взор, неувязка заключается не в силе неприятеля, а в нашей беспомощности. Правительство, муниципальная власть в целом, если гласить о местных органах власти, о поликлиниках, о органах сохранности и муниципальных предприятиях, борется с исламизмом достаточно сдержанно. Идет речь о консистенции из усмотрительных легитимных мер (не давить, не стигматизировать) и идейных сдерживающих причин в том, что касается ответственности и глубинных обстоятельств исламистского бунта, и, в конце концов, невежества либо даже откровенной некомпетентности. Чтоб иметь квалифицированное мировоззрение о развитии исламизма в рабочих кварталах, необходимо не лишь там нередко бывать, но и поддерживать связь с профессионалами службы сохранности и разведки. Я уже издавна бьюсь за глубинную реорганизацию администраций, так либо по другому занимающихся гражданством: светскость, борьба с радикализацией, борьба с расизмом и дискриминацией и сама городская политика и интеграция — все эти вопросцы тесновато соединены. Они должны рассматриваться в согласовании с данными, добываемыми префектами на местах, а также информацией разведки и Головного управления внутренней сохранности. Сейчас данной нам синергии не существует.
Но одной только технической составляющей недостаточно. Чем больше времени проходит, тем больше утежеляется неувязка. И чем больше утежеляется неувязка, тем наиболее разумеется, что не навязывавшиеся еще вчера решения в скором времени будут напрашиваться сами собой. Я думаю о выводе из игры исламистских организаций, в частности течений, связанных с «братьями» («Братья-мусульмане» — организация, нелегальная в РФ) и салафитами, а также с Таблигом и шиитскими фундаменталистами. Не достаточно внимания уделялось предложению Мануэля Вальса в 2017 году о запрете салафизма. Премьер-министр Эдуар Филипп тогда отмел это предложение, заявив: «Нереально запретить идею». Очевидно, нереально запретить идею, но можно расформировать организации, которые ее пропагандируют, если эти идеи взывают к ненависти либо грозят Республике: конкретно так в январе 1936 году было принято законодательство против фиктивных объединений, которое до этого времени действует и применяется только жадно.
Существует несколько точек зрения на данную тему: если мы говорим о интеграции потомков иммигрантов и о закреплении ислама в государственном ландшафте, то я нисколечко не беспокоюсь о большущем большинстве французов мусульманской конфессии. Этот процесс происходит полностью удачно, вопреки представлениям, которые некие желают распространить, и этот процесс идет все лучше и лучше. С иной стороны, если мы говорим о этом значимом меньшинстве, порядка четверти либо трети мусульман, живущих на нашей местности, снаружи соблюдающих законы, но не разделяющих — что самое худшее — комплекс ценностей, неразрывно связанный с французским обществом, то разумеется, что технических корректировок, равно как и взвешенных речей, недостаточно. Нужно показать еще огромную решимость, чтоб обосновать, что наши актуальные принципы являются не «минимальными требованиями жизни в обществе», как говорит формула Конституционного совета, сладкоречиво выявляющая бедность и пораженчество, а наивысшими и не подлежащими дискуссии обязательными требованиями.
Источник: