От редакции «Нью-Йорк пост»: В прошедшие выходные обозреватель «Нью-Йорк таймс» Брет Стивенс написал статью, в которой раскритиковал доводы в пользу вынужденного увольнения репортера газеты Дональда Макнила-младшего (Donald G. McNeil Jr). Статью эту так и не опубликовали. Стивенс рассказал коллегам, что статью запретил издатель Артур Грегг Сульцбергер (A.G. Sulzberger). Тем не менее эта статья была распространена среди сотрудников газеты и других лиц. «Нью-Йорк пост» получила ее не от самого Стивенса, а от одного из этих лиц. Мы публикуем его материал полностью.
Любую серьезную моральную философию, любую приличную правовую систему и любую нравственную организацию глубоко волнует понятие умысла или намерения.
В этом разница между преднамеренным убийством и убийством по неосторожности. Это может быть отягчающим или смягчающим обстоятельством в судебном учреждении. Умысел очень важен, когда рассматривается вопрос о помиловании (по крайней мере, пока помилованиями не занялся Дональд Трамп). Намерение является основополагающим аспектом в выполнении родительских обязанностей, в дружбе, в ухаживании и в браке.
Отличительной чертой несправедливости является безразличие к намерениям. Из такого безразличия чаще и вырастают жестокость, нетерпимость, глупость и неверные суждения о жизни. Почитайте книги о жизни в репрессивных обществах (я порекомендую «Силу бессильных» Вацлава Гавела и «Жизнь и смерть в Шанхае» Ниэнь Чэн), и вас поразит то, как сильно эти режимы волнует внешнее послушание и как мало они думают о личном умысле.
Я задумался об этом из-за весьма неожиданных обстоятельств. В конце прошлой недели ветеран научной журналистики из «Нью-Йорк таймс» Дональд Макнил-младший внезапно уволился со своей работы, когда стало известно, что во время поездки в Перу со старшеклассниками он допустил оскорбительное расистское высказывание. Во время дискуссии один из школьников спросил, должна ли средняя школа исключить 12-летнюю ученицу, если та сделала видеозапись, на которой произносит расистские оскорбления.
В письменном извинении перед коллегами Макнил объяснил, что произошло дальше: «Чтобы вы поняли, как появилось это видео, я расскажу, как это было. Я спросил [свою ученицу], действительно ли она произнесла данное расистское высказывание, или она шутила, а может, она цитировала какое-то литературное произведение? Задавая вопрос, я сам произнес это оскорбительное расистское высказывание».
В первом письме сотрудникам газеты главный редактор Дин Баке (Dean Baquet) отметил, что провел дознание и выяснил, что Макнил использовал данное расистское оскорбление без злого умысла, и что это не было тем проступком, за которым должно следовать увольнение. В ответ на это более 150 работников редакции подписали письмо протеста, требуя наказания отщепенца. В итоге спустя несколько дней Баке и шеф-редактор газеты Джозеф Кан (Joseph Kahn) приняли другое решение.
«Мы не потерпим расистские высказывания, какими бы намерениями их авторы ни руководствовались», — написали они в пятницу вечером. К этому недвусмысленному заявлению они добавили слова о том, что газета «в срочном порядке разработает более четкие указания и инструкции о поведении на рабочем месте, в том числе о запрете на расистские выражения».
Эта статья не об особенностях истории с Макнилом. Я не пытаюсь оспорить тот факт, что процитированное Макнилом расистское оскорбление является уникальным по своей отвратительности и может ранить многих.
Эта статья о другом, она об этих трех словах — «независимо от намерения». Неужели кто-то из нас живет в мире, где доброе намерение категорически отвергается как смягчающее обстоятельство? Я надеюсь, что не все еще живут в таком мире.
Могут ли люди совершать вредные, причиняющие боль, глупые и предосудительные поступки независимо от намерения? Очевидно, да.
Хочет ли кто-то из нас жить в мире или работать в такой области, где намерение или умысел категорически исключаются как смягчающее обстоятельство? Надеюсь, что нет. Особенно важно определение намерений индивидуума в нашей профессии, в журналистике. А чем еще занимаются журналисты, как не распознаванием намерения, оценкой мотива человеческого поступка? Ради этого мы и «копаем» контекст, рассматриваем все нюансы, выясняем все оттенки смысла того, что говорят люди? Не ради этого ли мы прощаем недостатки, делаем скидки на иронию и юмор, не торопимся выносить приговоры (а значит, и впадать в праведный гнев)? Не ради этого ли мы сохраняем важные интеллектуальные «перегородки» между тем, что человек говорит и что он имеет в виду?
Журналистика как гуманистическое предприятие (в отличие от хакерства и пропаганды) делает это для того, чтобы научить журналистов и читателей быть вдумчивыми. Существует основополагающее различие между цитированием слова с целью познания и понимания, и цитированием того же самого слова с целью оскорбления и кары за неверную мысль. Если такое различие будет утрачено, мы также утратим способность понимать то, с чем нас учат бороться.
КонтекстLe Point: американские прогрессисты боятся высказывать свое мнениеLe Point20.11.2020Хуаньцю шибао: политкорректность Запада разрушает отношения с Россией и КитаемХуаньцю шибао11.02.2019Политкорректность — обеднение мыслиAgoraVox22.07.2018
Неудивительно, что раньше «Нью-Йорк таймс» не стеснялась цитировать расовые оскорбления, чтобы объяснить этот момент. Вот знаменитое высказывание покойного стратега республиканцев Ли Этуотера (Lee Atwater), которое «Таймс» публиковала на своих страницах минимум семь раз, последний раз в 2019 году, потому что оно ярко и сильно отражает склад ума важнейшего политического игрока:
«В 1954 году ты постоянно говоришь: «Ниггер, ниггер, ниггер. К 1968 году ты уже не можешь сказать „ниггер», потому что это тебе вредит, создает негативную реакцию. И ты начинаешь говорить другие слова: ну, что-нибудь типа „права штатов», „антисегрегационные мероприятия», „совместный провоз черных и белых в автобусах» и все такое».
Что, сейчас это должно вызвать скандал? Неужели смысл слов Этуотера стал бы яснее и отвратительнее, напиши он «н…, н…, н…»? Журналистика, превращающая слова в тотемы, а тотемы в страх, мешает ясно мыслить и правильно понимать.
Собственно, как и журналистика, которая пытается объявить вне закона целые пласты лексики. «Расистский язык» — это не просто какое-то одно скандальное слово. Это обширная, изменчивая и спорная категория. Многие люди (к ним я причисляю и себя) думают, что бескомпромиссный антисионизм есть форма антисемитизма. Но ведь препятствование последовательному сионизму [в форме осуждения израильских поселений на палестинских территориях] — это официальная политика Госдепартамента и британской Лейбористской партии. Итак, если это антисемитизм, а антисемитизм является формой расизма, а расистские высказывания на страницах «Нью-Йорк таймс» нетерпимы, то, может быть, мы должны по этой логике запретить не только защиту антисионистских идей, но и само их обсуждение?
Это абсурдная идея. Но именно на такую территорию мы рискуем вступить.
Мы живем в период соперничества нравственных максимализмов, когда люди безумно уверены в своей правоте и полностью готовы проявлять свое безумие. На этой почве вырастает целая культура увольнений, запретов, публичного унижения и все более беспощадных суждений. Добропорядочная журналистика должна вывести нас из этого темного ущелья на свет. Но мы на прошлой неделе еще глубже опустились в этот мрак.
Источник: